Предыстория
Когда я выпускался в конце 60-х, студентам вроде меня дизайн казался неким посторонним явлением, связанным с такими — нынче легендарными — фигурами миланской сцены, как Кастильони, Маджистретти, Мари, Джо Коломбо и т. д. Промышленный дизайн был второстепенным курсом (сейчас такие называются факультативами), который преподавал Марко Дзанузо (Marco Zanuso) с двумя выдающимися помощниками: Паоло Орландини (Paolo Orlandini) и Ренцо Пиано (Renzo Piano). Собственно говоря, я больше задумывался об архитектуре и полагал, что дизайн лишь отдаленно касается истории архитектуры, что это незначительное приложение к великим рационалистическим теориям, проявившимся в баухаусе и архитектурном модернизме. Однако в течение того периода, благодаря изданию Domus, которое активно обсуждало дизайн (в то время как другой «обязательный» журнал для архитекторов, Casabella, просто игнорировал его), я стал интересоваться проявлениями интерьерного дизайна — этого пока еще сдержанного, но одновременно насыщенного и довольно экспериментального направления — и гаммой творцов, занимающихся предметами и мебелью для повседневной жизни и местами их размещения. Вскоре я начал понимать, что дизайн может быть действительно применимым и полезным продолжением первоначальной увлекательной теории проектирования пространств.
Факт
В 60-е годы специализированных выставок практически не проводилось. Оказавшись однажды на международной выставке Fiera Campionaria di Milano в Милане, куда меня привел мой дед-инженер, задумав удивить чудесами техники и прикладных технологий, я ощутил эту атмосферу современности и материального прогресса. В конце 60-х годов я открыл для себя Salone del Mobile. Это была первая выставка, сфокусировавшая свое внимание на тех вещицах, что завоевывали популярность в гостиных итальянских буржуа. В тот момент культура и обычаи претерпевали кардинальные изменения на фоне социально-экономической эволюции, происходившей в Италии, требуя нового отношения к себе и нового отображения. Это стремление к модернизации нашло отражение в развитии и сочетании сфер дизайна, торговли, меблировки и разнообразных экспериментов, которые были немыслимы 20 лет назад. А Salone del Mobile стал витриной, кухней и фоном этой эволюции, в которой чудесно переплелись культурное и коммерческое измерения.
Теперь у нас есть музеи дизайна, которые хранят эти замечательные времена в своих молчаливых коллекциях. Да, нам нужны музеи, я ценю это, но я не могу не думать о том, что, когда эти работы и объекты, которым теперь поклоняются словно фетишам, создавались, музеев не было. Тем не менее, были рынки, которые, выражаясь современно, являются настоящими инкубаторами инноваций.
Встреча
В 70-х годах я работал в журналах. Сначала в Casabella (радикальная версия под руководством Алессандро Мендини (Alessandro Mendini)), а затем в MODO, снова с Мендини. Я начинал как зритель, комментатор и критик мира дизайна, а затем стал сам проектировать и создавать объекты — маленькие личные провокационные парадоксы, правдивые отражения относительной и субъективной природы дизайнерских словарей... Пока Гаэ Ауленти (Gae Aulenti) не вовлек меня в перезапуск бренда FontanaArte. Так я стал дизайнером. Однако я начал с проекта по переопределению идентичности бренда, а не, как это часто бывает, со случайных и срочных работ для клиентов.
С тех пор в течение последних 30 лет у меня установились циклические и почти маниакальные отношения с творчеством, какие Salone del Mobile каждый год превращает в обязательную презентацию всего актуального, нового и прогрессивного. Последнее — редкость, но, похоже, это уже не имеет такого большого значения для рынка, который развивался, расширялся и индивидуализировался на протяжении многих лет, превращая профессию дизайнера в творческое обоснование высоких темпов производства, потребления и лингвистического устаревания в мире моды. Но это новейшая история.
Память
С 1980 года я был верным завсегдатаем городских торжеств, которые выводили Милан на мировую сцену как уникальный центр объединения культур, технических новшеств, стиля и традиций. Это измерение больше не ограничивается мебелью и дизайном объектов интерьера, а выросло в платформу стилей жизни и культуры, дополненную внешним обликом и антропологией жилого пространства. Мне ближе сдержанное философское восприятие экспериментов великих мастеров, чем эта материалистическая и поверхностная эйфория. Я почти никогда лично не работал с ними, но из их работ и слов можно извлечь ценные уроки. Один из таких мастеров, Людовико Маджистретти (Ludovico Magistretti), который также работал в группе FontanaArte, посетил стенд Schopenhauer (фирменный бренд FontanaArte) в рамках салона 1995 года. Я тогда разработал сам стенд и пару экспонатов: кресло для спальни, переработанное по рациональному английскому методу XIX века, и стул, основанный на технологии клееной фанеры. Кресло называлось Ometta, а стул — Bianca. Они не были модными штучками, скорее — простым и однородным (и недешевым, увы) результатом концептуальных исследований истории комфорта и техники. Маджистретти любезно и искренне похвалил меня, вероятно, будучи довольным, что молодежь приняла эстафету в создании смысла, а не только формы. По крайней мере, именно так я предпочитаю (довольно нескромно) интерпретировать это воспоминание о салоне 1995 года.